Калейдоскоп: расходные материалы

Все реки текут в океан, все истории связываются в одну Историю. Примерно такие нехитрые мысли приходят при чтении романа Сергея Кузнецова «Калейдоскоп: расходные материалы». Романа непростого, увлекательного и умного.

Что такое калейдоскоп? Детская забава, безделица, оптическая игрушка, придуманная двести лет назад во время проведения эксперимента с поляризацией света шотландским физиком Дэвидом Брюстером. «Лишь сделаю рукой движенье – и новое в глазах явленье!» – писал о калейдоскопе в 1818-м русский баснописец Александр Измайлов.

То же самое можно сказать и об этой книге – перелистываешь страницы, и из окопов Первой мировой войны оказываешься в Москве 1985 года, из «бельэпоковского» Парижа переносишься в Шанхай во времена Чан Кайши.

Разглядывание узоров в калейдоскопе – занятие вроде и праздное, но очень затягивающее. Точно так завораживает и чтение этой необычной книги, постмодернистской (а какой еще – с постоянным-то цитированием и литературно-историческими аллюзиями) по форме и, сдается, весьма глубокой по содержанию. Удивительнее всего то, что трудно оторваться от совершенно нелинейного повествования о «расширенном ХХ веке». Главы скачут по времени и пространству, перебивают друг друга. И конечно, пересекаются, сходятся и расходятся.

Суть авторского замысла, похоже, излагает один из персонажей (альтер эго Сергея Кузнецова?): «Я хочу написать такую модернистскую книгу, ну, как пишут сейчас в Америке... такие рассказы, превращающиеся друг в друга, такой современный “Декамерон” или, скажем, “Тысяча и одна ночь”. Чтобы действие происходило в разных странах, в разные годы».

В каком-то смысле «Калейдоскоп: расходные материалы» можно сравнить с состоящим из отдельных, но связанных друг с другом историй романом Дэвида Митчелла «Облачный атлас», получившим известность после того, как его экранизировали Тыквер и Вачовски. И надо признать, что книга Кузнецова гораздо сложнее и глубже, чем сочинение Митчелла. Но общее между ними есть – хотя бы в главной идее «Облачного атласа»: «Все взаимосвязано».

В «Калейдоскопе» завораживает не столько сюжет или язык, сколько сам процесс чтения, когда ищешь связки между главами, между персонажами. И когда обнаруживаешь, что включился в необъявленную автором игру, пытаешься угадать намеки и реминисценции.

Здесь, скажем, откровенно угадывается тень «Крестного отца», а там – Оскара Уайльда. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы в главе 5-й («1916 год. Шесть дней тишины») разглядеть чуть ли не прямые цитаты из ремарковского «На Западном фронте без перемен» – например, в эпизоде с окопными крысами. Хотя в этой главе речь идет не о немецких солдатах, как у Ремарка, а о союзниках...

Где-то угадывается Аксёнов с его чуваками и чувихами. Где-то – Гилберт Кит Честертон с отцом Брауном. Заклинания, читаемые одним из персонажей («Пх'нглуи мглвнафх, пх'нглуи мглвнафх, пх'нглуи мглвнафх») заставляют вспомнить о «Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн» из лавкрафтовского «Зова Ктулху».

Название главы «1928 год. Жатва гнева» отсылает к стейнбековским «Гроздьям гнева», а «1968 год. Проект революции» –  сразу к нескольким источникам: к книге Робера Мерля «За стеклом», «Проекту революции в Нью-Йорке» Алена Роб-Грийе и историческому исследованию Марка Курлански про 68-й год. В главе «1929 год. Путешествие в Город Мертвых» обнаруживаются очевидные аллюзии к одноименной книге нигерийского писателя Амоса Тутуолы, «Сердцу тьмы» Конрада, «Острову доктора Моро» Герберта Уэллса...

А Сергей Кузнецов еще и подсказки подбрасывает, приводя в конце список книг, которые так или иначе повлияли на написание «Калейдоскопа»: тут и Борхес, и Газданов, и Камю, и Кафка, и Пинчон, и Ницше, и Пруст...

Но список явно не полон. Нет, например, польского классика детской приключенческой литературы Альфреда Шклярского. А ведь название главы «Томек и сердце тьмы» вполне очевидно ведет не только к поляку Джозефу Конраду, но и к автору серии про юного путешественника Томека Вильмовского.

Можно увидеть аллюзии даже к творчеству Егора Летова («Джим Моррисон умер у тебя на глазах, а ты остался таким же, как и был») – там, где говорится: «Курт Кобейн умер за наши грехи, а миллионы подростков остались такими же, как были» (Глава 13.1).

Вполне возможно, игра с аллюзиями может выйти далеко за пределы того, что осознанно закладывал в «Калейдоскоп» автор. Та же поминаемая не раз пограничная с Афганистаном Кушка, самая южная точка Российской империи и СССР, увековеченная в офицерском фольклоре (до начала афганской войны, само собой): «Меньше роты не дадут, дальше Кушки не пошлют» – числить ли ее по разряду литературных реминисценций? Или как рифмовать историю про убийство советской беременной молодой женщины Таты с гибелью беременной жены Романа Поланского Шэрон Тэйт от рук банды Чарльза Мэнсона?

Какая у этой басни мораль? А морали нет никакой. За исключением, может быть, той, что высказана одним из персонажей: «Сюжеты вообще не важны. И идеи не важны, и концепции. Все это – пузыри на воде. Все куда проще – история существует. Люди рождаются и умирают. А любая попытка описать это какой-либо системой – исторической или философской – обречена».

Журнал «ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ. Навигатор в мире книг» № 6, 2016
www.chitaem-vmeste.ru