Семь жизней
Отражения в малых формах
Прилепин З. Семь жизней. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016. – 256 с. – (Захар Прилепин: проза)
Сейчас, после спорно написанного романа «Обитель» (получившего-таки приз «Большой книги»), политических словопрений, прений-излишеств, когда стремительно, как химическая реакция, происходит канонизация Большого писателя, выходит его книжка небольших историй: 10 рассказов «Семь жизней». Их смысл, значение, значимость уже стали темой споров и препирательств.
«Не глядя, я отдал ему книжку – в мягкой обложке, зарифмованную просто и красиво – как всякая человеческая жизнь, где мы не слышим рифм, а они все время есть, на каждом шагу». В рассказе «Шер аминь» перед нами одна и та же история, только взятая в разных ракурсах. Другие подробности, детали, одна и та же жизнь с разных точек зрения. В других рассказах разные стороны одной и той же жизни («Попутчики»); новая жизнь в буквальном смысле: появление ребенка («Рыбаки и космонавты»); несколько разных людей, равнодушных друг к другу («Петров»); перечисление, снизанное суровой ниткой авторской воли («Первое кладбище», «Семь жизней»). К названию, впрочем, при желании можно подколоть любой документ, даже Исландские саги.
Сборник обладает внутренней целостностью, хотя этого нельзя сказать о некоторых вошедших в него рассказах. Вычитываются традиционные темы, некие константы прилепинского существования. Круг писателя очерчен, предельно, почти безмерно, насыщен и ограничен ими. Интонация монохромна, богата оттенками. Сумрачный тон, который сменяется избыточным, но пьяным восторгом. Неприкаянность. Нет политики, – даже если про Украину и нацболов, – только частные истории. Немножко о Лимонове. Персонажи, преимущественно, семейные люди, однако – в поездке, в ожидании – вне привычного круга, и даже с родными – вне дома. Часто попадают в нелепые и абсурдные ситуации. Много одиночества. Яркого, но отчужденного, завистливого влечения: «девицы <…> (каждая переносит в джинсах румяное нагое теплое солнце, которое никогда не взойдет перед простыми смертными) <…> не обращают на юношей внимания, <…> зато внимательно, прямым взглядом смотрят на мэтров, ведь мэтры цедят весомые слова» («Шер аминь»). Портрет современника в интерьерах: «в наши дни все смешалось, все спуталось – <…> многие парни уже не пьянствуют, <…> и на девок почти не смотрят, спешат домой, дома чем-то занимаются, хотя не очень ясно чем, может, забираются в кокон и висят головой вниз, – короче, он не один такой получился» («Петров»). Жесткая энергия в рассказе о состоянии пассивности, отчаяния: «(В тот февраль я чуть не замерз в наряде – жить было лень.)» «Он не тот, за кого себя выдает! Он лжец, подлец, <…> человек с грязным ртом, <…> имя у него ворованное, душа в репейниках! – и, оглянувшись на меня, ткнул мне в грудь пальцем: <…> предатель, ты обманул нас!» Личное – обиняками, обмолвками, метонимиями – пробивается в прозрачном, как белый лист кальки, рассказе. «Поверили? <…> Теперь расскажу иначе» («Шер аминь»). Взаимоотношения с прошлым не носят характер ностальгического воспоминания, но характер – имеют: «Если ты когда-то видел себя в форме и побеждал – желание еще раз ее надеть никогда тебя не оставит» («Эмигрант»). Несколько новых ответов на прежние вопросы. «Я доехал-таки до грозовой границы [очевидно, эвфемизм г. Грозный] и стрелял в людей <…>. Я точно никого не убил [в одном из интервью этого “точно” не было, было: “не знаю”], но если попрошу, дадут и убить» («Шер аминь»). Обыденный рассказ о войне: «Его обещали наградить, но позабыли» («Петров»)… Сопряжение различных смыслов, когда немножко вычурная, как-то незамысловато вылепленная фраза оборачивается другой темой: «я себя маленького люблю, как будто я тридцатилетней давности – это мой сын» («Шер аминь»). «Счастье женщины», «счастье мужчины» («Ближний, дальний, ближний»).
Со своей высокой, изобретательной литературной техникой автор смотрится даже немного старомодно, что подчеркивается ироничным использованием архаизмов: «Его растолкал полицай» («Попутчики»). Прилепин всегда аккуратно точен в описании будничной работы органов правопорядка: без особой лжи, без приукрашивания, не сгущая и не высветляя красок. Не боится уходящих и трудно запоминающихся деталей, чтобы быть убедительным, добавляет сравнение: «Тысяча рублей – это двадцать смен. Почти месяц поганой работы, разборок, драк, <…>, – в душе непрестанная сутолока лишних впечатлений, людской грубости, глупости, пошлости». Иногда очевидно беллетризует сюжет, то ли в порядке формального эксперимента, то ли наполняя форму prêt à porter новым содержанием («Ближний, дальний, ближний»). Иногда складывается впечатление, будто он пытается убедить нас, что грамотно выстроенная форма новеллы с неожиданной развязкой и правильно проставленным повышением тона образует некое новое содержание в отсутствии ситуации и характеров, а знание можно заменить техникой письма («Зима»).
Однако главное ощущение, которое остается с нами, восторженно сформулировано им в рассказе «Спички и табак, и все такое»: «все равно счастливая моя жизнь».
Журнал «ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ: Навигатор в мире книг», №5, 2016
www.chitaem-vmeste.ru