Рана

Откровенно о запретном

Дебютный роман поэтессы и эссеистки Оксаны Васякиной представляет собой задокументированный — распахнутый — процесс прощания и прощения; попытку "спаять" внутри себя любовь и смерть; "высветить" невидимое письмо в темном слепом пространстве. "Работа боли и времени" — пожалуй, так можно было бы обозначить одну из "траекторий" текста, осваиваемых автором. Впрочем, эту "работу" придется совершить и читателю, будто примеряющему на себя роль "соучастника" траурного путешествия; того, кто способен выдержать долгий взгляд.

"Рана" — роман, словно сотканный из ландшафтов. Тело и текст, память и путь, материн взгляд и его отсутствие — все это "места", принадлежащие разнородному, "петляющему" пространству, проторенному "телом-письмом". Так, проявленный нарратив, опоясанный мерцающими воспоминаниями, также ознаменован преодолением расстояния между Волжским и Усть-Илимском: рассказчица везет холодную, гладкую урну с прахом матери в сибирский укромный город, чтобы похоронить ее рядом с бабушкой и теткой. Ее ритуальное движение — "дорога матери" — сопровождается пристальным рассматриванием того, как устроен мир умирания: 

"Смерть женщины разрушает мир окружающих ее людей. Происходит схлопывание, как если бы в один момент стены твоего дома обрушились, а ты осталась стоять в домашних тапочках, с книгой в одной руке и кухонным полотенцем в другой. Смерть женщины, даже жестокой женщины, — это не смерть мужчины. Женщина — оболочка и гарантия твоего мира. Это она длит тебя в будущее и оставляет место в прошлом для тебя. Она — условие твоего опыта и его интерпретации. Когда она умерла, я оказалась голой на дороге".

Приноровиться к бессмысленному пространству и присвоить, предъявить себе свое болезненное, желающее тело — сквозь обретаемое "черное тяжелое время" — одна из главных практик Васякиной, осуществляемых через женское письмо; через поиск посмертных, любовных слов. Подробная рефлексия о "веществе" письма, его свойствах и способах, обрамляет "израненное" повествование; высвечивает связь — паутину — между разрозненными культурными контекстами — от гравюр со святой Агатой до киноленты Алана Паркера:

"«Стена» научила меня тому, что мир — это сложная связная вещь, и его осмысление возможно лишь тогда, когда ты получаешь опыт и преобразуешь его. А поэзия и есть работа опыта и осмысления. Поэзия всегда живет в связке с памятью и забвением: с тех самых пор, когда Гомер начал перечислять корабли, а Симонид назвал имена погибших на пиру".

Скроенный на стыке нескольких — исследуемых — жанров, исповедальный текст Васякиной запечатлевает протяжный опыт горевания, возникший из немоты; свидетельствует приживание "разомкнутого" языка, производного от скупого, прохладного, материнского. Языка, наконец разрушающего "автоматизм" молчания и называющего своими именами и смерть, и цветок, и рану.