Угловая комната

Есть только память

На дворе лето 2018 года, чемпионат мира по футболу, Москва охвачена спортивной истерией, пока герой мечется между нелюбимым филфаком, нелюбимой работой, нелюбимой девушкой, друзьями и выпивкой. Отец главного героя умирает от инсульта в Нижнем Новгороде, и теперь он едет на похороны, взяв с собой воспоминания о странном вечере в компании друга-гомосексуала и франкофона Фарика и его рукопись о странном убийстве в одном из парижских домов в конце прошлого века, навеянная не то Патриком Модиано, не то Кортасаром.

Дебютный роман Валитова успели сравнить с «Раной» Оксаной Васякиной – еще одной книгой о смерти и прощании, где похороны матери превращаются для Васякиной в повод – нет, не повод, исток – размышлений о смерти, переосмысления отношений с матерью, литературой и собственным телом.

Смерть как одновременно зияющее и манящее состояние перехода осмысляется и в «Угловой комнате».

«Смерть — решение стольких проблем; смерть — идеал; мы по-настоящему на- чинаем жить, лишь пройдя через опыт смерти — чьей-нибудь, неважно чьей. Тогда почему, стоит лишь вспомнить о ней, мы всякий раз так бес- помощны, почему теряем способность дышать, почему жизнь на секунду кажется непривлекательной и напрасной? «Всему нужно учиться...» — писал Флобер, но никто не научит нас умирать, никто не подскажет и не поможет».

Герой с его регулярными загулами тоже будто ходит по краю смерти, будто испытывает ее, но за грань все же не ступает, в отличие от отца, которого, как он понимает, он терял уже давно и несколько раз – когда он из семьи ушел, или когда потерял работу, или когда после дурацкой выходки оказался в колонии. Как ни парадоксально, воспоминания об отце – о котором герой не знает, что сказать на похоронах – как будто оживляют его. «Значит ли это, что, пока я смотрю на отца, он тоже существует; что выцветший прямоугольник бумаги может стать защитой от небы- тия, от времени, когда в комнату уже нельзя будет войти; что все мы будем существовать — даже в жизни без нас, — пока кто-то достает из обувных коробок наши фотографии, превращая пятна краски в любимые лица», – проговаривается в романе прямым текстом, и мысль о памяти, родственная многим современным писателям, в тексте соседствует с полузабытьем алкотрипа.

Память важна и для Васякиной, но разница в том, что поэтессе в своей книге проговаривала вещи прямо и задавала вопросы своему собственному праву писать о таких вещах. Проблема же «Угловой комнаты» при всем изяществе слога и тонких наблюдениях в том, что она ни на дюйм не сдвигается от привычной парадигмы экзистенциального романа, где жизнь бессмысленна, а осмысленна только память. Не помогает этому и прием потока сознания, который как будто только больше запутывает, а не делает вещи видимыми. Но такой делирий мы видели много где: пьющими интеллигентами, тоскующими по родителям, полнятся полки модернистской литературы, – а что нового может о тоске о родителях и экзистенциальной тревоге сказать поколение девяностых, после прочтения «Угловой комнаты» непонятно. Самая же слабая часть романа – те самые отрывки из парижской жизни, нуар о смерти роковой красавицы посреди монмартрского зноя. Цель ясна, показать, что жизнь бессовестней литературы, даже если эта литература очень красива, – но мысль эта проговорена и в «нижегородских» главах, а вот в чем идея французского закоса под Кортасара с его магическим сокрытием причинно-следственных связей под полотном прозы, остается загадкой.

Как и в целом «Угловая комната» – роман о примирении со смертью, в котором герой не может примириться жизнью. Не все ли мы?

Сергей Лебеденко,
писатель, журналист, автор блога "Книгижарь"